Воспоминания Ленинградцев о блокаде и о войне..

У меня хранятся письма мужа моей тёти, адресованные в Киров, куда она эвакуировалась в июле 1941г. с двухлетним сыном. Писал он почти каждый день, всего писем было около восьмидесяти, но, видно, не все дошли до адресата. Писал подробно, как разговаривал, поэтому прослеживаются постепенно изменения в жизни горожан, их настроений.
Приведу выдержки из нескольких писем.
№23 от 25 августа 1941г.: "...Сейчас из Ленинграда едут без конца беженцы: женщины, дети, старики, а если заводы и учреждения, то вместе с мужьями, братьями. Прочим мужчинам выезд воспрещён.
Мне всё хочется передать кому-либо из проезжающих Киров твоё пальто, куртки, а также что для Сашки существенно, конфет: пока тут конфет много в продаже и по карточкам и по коммерч. ценам...."
№66 от 14 октября. "...В городе сейчас напряжённо из-за бесконечных ВТ
днём и ночью, причём ты понимаешь, что эти ВТ не имеют ничего общего с теми, которые ты и Сашулька успели застать ещё до отъезда.
....Вспоминаю, как мы втроём обедали, как ты с Сашулькой встречали меня после работы, как гуляли по набережной. Мне обидно, что будучи первый и последний раз отцом единственного ребёнка, мне не суждено
видеть, как этот ребёнок развивается в самые интересные годыкогда развивается речь, формируется характер и появляется более стойкая память. Тоскливо всё это осознавать....
...К работе привык, работаю с удовольствием, сознание, что я помогаю тебе, Сашульке и маме...меня вдохновляет. Кроме того, я рад, что помогаю защите города весьма эффективной продукцией, кот. выпускаю своими руками. Руки мои огрубели, ногти обломались, кожа на них сплошь в мозолях и ссадинах. По утрам пальцы вспухают, трудно размять. Сейчас ещё резче сократили продуктовый паёк, очень голодно, круглые сутки мучительно хочется есть, есть. Самого себя я настолько съел, что должен осторожно садиться, чтобы не ударить тазовые кости о скамью или стул; ночью, когда нога на ноге лежит, больно костям. Но всё это мелочи. Я согласен, как и большинство ленинградцев, терпеть ещё больший голод, лишь бы не допустить сюда врага. Хочется верить, что страна нас не забыла и скоро примет, помимо наших собственных, и со своей стороны меры, чтобы прервать блокаду и спасти нас всех. Завтра продолжу письмо. А сейчас иду спать. Устал, голова болит. Дорогая моя Тошунечка и родной мой Сашулек целую и обнимаю вас, живу мысленно с вами. Ваш муж и отец, любящий свою дорогую семью."
№ 70 от 26 окт. Вечер в цеху.
"...Завтра опять пойду домой. Может за эти два дня меня ждёт целая связка твоих писем. Какая это была бы мне радость! А потом придётся вернутся снова по холоду в далёкое место, где я работаю, трамваями, пешком, в темноте, во время тревог....Представь себе, что в свободные от работы минуты и по 1-2 часа перед сном ( на работе) я взялся за восстановление моей сгоревшей рукописи по вентиляции судов.
Я думал, что голова не будет варить такие вещи. Наоборот, сейчас я закончил рабочий план книги (19 глав, около 20 печатных листов), причём лучший, чем ранее мной составленный, когда я работал в исключительно хорошей лабораторной обстановке, окружённый вниманием жены, сытый. Ох, этот уж мне голод. Кто скзал, что можно привыкнуть голодать. Оказывается к голоду привыкнуть нельзя.
Ты не беспокойся: то, что я получаю, как спец. рабочий, достаточно, чтобы иметь необходимые для работы силы и чтобы не пасть от истощения.... Я пишу тебе об этом, чтобы тебе была понятна наша обстановка. Но, в общем, мы, кто работает на оборону, глубоко уверены в победе. Я не потерял бодрость, и уверен, и знаю, что не за горами то время, когда мы снова будем вместе, снова счастливыми, снова оказывать будем друг другу ласку и внимание. Но для этого надо терпеть, терпеть и не поддаваться психу... Но я не только не поддамся ему, а наоботот, буду держать себя в руках и делать то, что мне надлежит, как и те, кто рядом с нами, на холоде в окопах, на фронте...
...В каждом письме я шлю тебе частицу своей души, дум. забот и любви моей к вам.... Ваш Николай"  (Мария Панова)