|
Я иду вдоль набережной. Прогулка на
свежем воздухе никому еще не мешала. Передо мной прекрасный вид на Неву. В этом
месте ее течение бурно, и сейчас, зимой, вода застыла в яростной атаке. Волны
льдом свисают над поверхностью, и кажется, что сейчас лед моментально скинет
свои оковы с хрупкого тела мощной стихии воды, и она ринется в наступление с
новой силой, накопившейся под тяжелыми и острыми доспехами. Деревья покрылись
мягким и теплым одеялом белого снега. Их пушистые лапы свисают над землей, окутанной
тем же теплом, что и мудрые с необъятным стволом деревья или их ребятишки со
стволами-стебельками. Воробьи и синицы гурьбой расселись на ветках деревьев и
молчаливо, взъерошившись, смотрят вниз. На белоснежном покрове с трудом
просматриваются следы человека, уже заметенные и потерявшие свои очертания. По
этой набережной мало кто гуляет, а если и ступает на нее нога человека, то
только из-за нужды или по делу.
Я иду словно полярник, открывающий
новую землю, принадлежащую Северу. Солнце незаметно подкрадывается сзади меня,
и я лишь благодаря игре снежинок с лучами светила могу догадаться о бесшумном
преследовании. Легкие и нежные порывы ветра иногда сдувают снежное покрывало с
веток деревьев, словно пыль со старой книги, и этот нежный снежок растворяется
в воздухе, разлетаясь во все стороны. Небо ярко-ярко голубое,
ослепительное, как солнце,
что, подняв взгляд вверх, я моментально, не в
силах удержаться, сощуриваю глаза. Вдалеке на небе разрастается тусклое и
тяжелое облако, которое тянется из возвышающейся, грозной трубы. Это дар нашей
цивилизации природе. И столп серой, грязной массы, медленно расползающийся по
небу и поглощающий его лазурные горизонты, возвращает меня в реальность, дает
понять, что это не новая земля, а давно уже открытая и освоенная.
Набережная разделена на два яруса
невысоким, но крутым склоном. Лишь редкие лестницы соединяют эти два мира,
оторванные друг от друга не только обрывом, но и оградой. Решетка от времени,
истерзавшего ее, покрылось ржавчиной. Кое-где в красивом рисунке из железа
зияют пустоты, отчего рисунок решетки потерял всю свою прелесть и стал
прерывистым и резким. Слева от меня мчатся автомобили. Ослепительно белый снег
на их дороге превратился в желтую слякоть, которая разлетается во все стороны
от колес машин, проезжающих со свистом мимо меня и домов. Иногда с грохотом, от
которого содрогается земля, меня медленно обгоняют или движутся навстречу
трамваи, разрисованные баллончиками, отчего они стали клоунами на рельсах,
потешающими народ по расписанию. Серые вороны тяжелыми шагами оставляют мелкие
следы на снегу. Дома пятью этажами стоят на другой стороне дороги, их желтая
окраска потускнела со временем и стала бледной, как после смерти лицо человека
теряет краску жизни. С земли до окон первых этажей желтые уродцы, бывшие
когда-то великолепными архитектурными сооружениями, построенными людьми, сейчас
купаются в грязи, оставленной все теми же людьми, но уже другого, нашего,
времени.
Я бросаю взгляд через ограду на
нижний ярус и останавливаюсь. Мой
взгляд
застыл на увиденном:
мужчина в
безобразной, рваной одежде, свернувшись сообществоком, лежит на правом боку ко мне
спиной, на нем одет черный тулуп, на котором пятна грязи и засохшей слякоти, на
правой штанине виднеются темно-алые пятна, с левой ноги его снят ботинок,
валяющийся где-то в стороне, голова смотрит вверх, и я бы смог разглядеть
очертания его лица, если бы не волосы, скрывающие эти глаза, которые
всматриваются в небосвод и которые не боятся быть выжженными и ослепленными
ярким светом райского океана над нами. Я чувствую, что надо спуститься вниз и
узнать, что произошло с мужчиной: жив он или мертв. Но мои ноги словно
окаменели, я пытаюсь сорвать их с места, но они не слушаются меня. Душа
опустилась в пятки и мертвым грузом мешает разуму уговорить тело слушаться его.
|
