|
Вершину мудрости своей власти над детской душой я вижу в том
,
чтобы ребёнок понимал меня с полуслова. Это не мудрость и не мастерство
,
если воспитателю приходится трижды повторять свои слова
,
каждый раз повышая голос
,
и
,
закончив на высокой ноте
,
стукнуть по столу кулаком. Это не власть
,
а бессилие
,
которым нередко прикрывается своеволие.
(
I
,
с. 666
)
Учитель
,
обладающий высокоразвитой чуткостью к духовному миру ребёнка
,
никогда не кричит. Когда он чем-нибудь возмущён
,
он говорит шёпотом
,
и класс прислушивается к каждому его слову
,
затаив дыхание.
(
IV
,
с. 522
)
Крик учителя ошеломляет
,
оглушает ребёнка. Дети
,
на которых часто кричат
,
теряют способность воспринимать тончайшие оттенки чувств других людей и — это особенно тревожно — теряют чуткость к правде
,
справедливости. Крик заглушает
,
притупляет голос детской совести. В крике дети чувствуют растерянность и бессилие того
,
кто кричит. Они воспринимают крик как одно из двух — или нападение на них
,
учеников
,
или же защиту от них
,
боязнь
,
страх. И то
,
и другое вызывает реакцию активного протеста.
(
IV
,
с. 525
)
Ученик
,
на которого обрушилась лавина крика
,
вызывает у товарищей только сочувствие. Они на его стороне. Нет ничего удивительного в том
,
что нередко они идут даже на обман
,
лишь бы оправдать товарища.
(
IV
,
с. 526
)
Криком учителя воспитывают взрослых крикунов
,
равнодушных к людям
,
бессердечных.
(
IV
,
с. 526
)
Если же крик адресуется всему классному коллективу
,
это уже ни на что не похоже.
(
IV
,
с. 526
)
|
