 | 2010-07-13 17:02:18 - Валентина Сергеевна Рябизова
Гибель Пушкина никогда не станет закономерной!!! |  | 2010-07-13 17:04:21 - Инесса Николаевна Перова
Я имею в виду: это было неизбежно именно в 1837 году, или дуэли можно было избежать? Пушкин сознательно шёл к своей гибели или хотел жить? |  | 2010-07-13 17:04:56 - Любовь Валентиновна Колганова
С исторической точки зрения, на мой взгляд, закономерна. Но и личные качества во многом этому способствовали. | | 2010-07-13 17:06:12 - Валентина Сергеевна Рябизова
Обстоятельства заставили его идти к своей смерти! Я думаю, что он это чувствовал и понимал.
| | 2010-07-13 17:11:40 - Инесса Николаевна Перова
Действительно, ещё когда он женился, у него были нехорошие предчувствия и, как будто уверяя себя самого, он писал: `Жена моя ангел!` `Я счастлив!... Лучшего не дождусь!`
Если бы он не женился, настигла бы его смерть в 1837 году, ведь тут, может быть, ещё сказалась и его суеверность: ему предсказали смерть на 37 году.
| | 2010-07-13 17:32:40 - Любовь Валентиновна Колганова
П.А. Вяземский. ПОМИНКИ
(Пушкин)
Поэтической дружины
Смелый вождь и исполин!
С детства твой полет орлиный
Достигал крутых вершин.
Помню я младую братью,
Милый цвет грядущих дней:
Отрок с огненной печатью,
С тайным заревом лучей.
Вдохновенья и призванья
На пророческом челе,
Полном думы и мечтанья
Крыльев наших на земле.
Вещий отрок! отрок славы,
Отделившись от других,
Хладно смотрит на забавы
Шумных сверстников своих.
Но гроза зажжет ли блеском
Почерневший неба свод,
Волны ль однозвучным плеском
Пробудятся в лоне вод:
Ветром тронутый, тоскуя,
Запоет ли темный лес,
Как Мемнонова статуя
Под златым лучом небес:
За ветвистою палаткой
Соловей ли в тьме ночной,
С свежей негой, с грустью сладкой
Изливает говор свой:
Взор красавицы ль случайно
Нежно проскользнет на нем, --
Сердце разгорится тайно
Преждевременным огнем:
Чуткий отрок затрепещет,
Молча сердце даст ответ,
И в младых глазах заблещет
Поэтический рассвет.
Там, где Царскосельских сеней
Сумрак манит в знойный день,
.
Там поэт в родной стихии
Стих златой свой закалил
И для славы и России
Он расцвел в избытке сил.
Век блестящий переживший,
Переживший сам себя,
Взор от лет полуостывший,
Славу юную любя,
На преемнике цветущем
Старец-Бард остановил,
О себе вздохнув, - в грядущем
Он певца благословил.
Брата обнял в нем Жуковский
И с сочувствием родным,
С властью, нежностью отцовской
Карамзин следил за ним.
Как прекрасно над тобою
Утро жизни расцвело;
Ранним лавром, взятым с бою,
Ты обвил свое чело.
Свет холодный, равнодушный
Был тобою пробужден,
И волшебнику послушный
За тобой увлекся он.
Пред тобой соблазны пели,
Уловляя в плен сетей,
И в младой груди кипели
Страсти Африки твоей.
Ты с отвагою безумной
Устремился в быстроту,
Жизнью бурной, жизнью шумной
Ты пробился сквозь волну.
Но души не опозорил
Бурь житейских мутный вал,
За тебя твой гений спорил
И святыню отстоял.
От паденья, жрец духовный,
Дум и творчества залог --
Пламень чистый и верховный --
Ты в душе своей сберег.
Все ясней, все безмятежней
Разливался свет в тебе
И все строже, все прилежней,
С обольщеньями в борьбе.
На таинственных скрижалях
Повесть сердца ты читал,
В радостях его, в печалях
Вдохновений ты искал.
Ты внимал живым глаголам
Поучительных веков,
Чуждый распрям и расколам
.умов.
В силе внутренней свободы
Независимой душой
Ты учился у природы
| | 2010-07-13 17:37:29 - Инесса Николаевна Перова
Ну, вот, конечно, после гибели поэта написал. Нет пророка в своём отечестве, а ведь незадолго до дуэли рассорился с Пушкиным в прах. Вот я и думаю: а были ли в Петербурге в то время люди, которые помогли бы ему избежать дуэли? И если бы избежал и на этот раз, как в ноябре 1836, то не последовал бы другой вызов? |  | 2010-07-13 17:41:42 - Людмила Николаевна Игнатова
Дуэли можно и избежать, но если бы дуэль была в наше время, то Пушкина удалось бы спасти, а в то время медицина была бессильна перед таким ранением. | | 2010-07-13 17:58:38 - Любовь Валентиновна Колганова
Инесса Николаевна, специально разместила стихотворение. Почему-то такой реакции и ожидала. Во все времена, мне кажется, одинаково люди друг к другу относятся. `Что имеем - не храним...` (Кого имеем - не храним...) | | 2010-07-13 19:54:34 - Инесса Николаевна Перова
Людмила Николаевна, не совсем согласна, что сейчас бы спасли. Прочитала, что один господин, к сожалению, фамилию не помню, решил проверить на себе и выстрелил себе в живот у памятника Пушкину. А его не спасли. Это было в середине 20 века. И там написано, что ранение было не такое, как у Пушкина, а более лёгкое.
Любовь Валентиновна, сейчас как раз занимаюсь этим вопросом, поэтому и тему такую подняла. Интересно, что люди думают. Но всё больше берёт зло на `друзей` из кружка Карамзиных. И это ведь ближайшие друзья не понимали, кого могут потерять.
А, вот нашла то, что читала:`В тридцатые годы ХХ века утверждалось, что доктор Арендт не лечил Пушкина из политических соображений и дал ему умереть, но что советские врачи спасли бы поэта. Для проверки писатель Андрей Соболь в 1926 году пришел на Тверской бульвар к памятнику Пушкина с наганом и выстрелил себе в живот. Через двадцать минут его положили на операционный стол в той самой клинике, врачи которой, отвечая на вопрос пушкиниста, похвалялись своими преимуществами перед Арендтом. Через три часа после операции Соболь умер, хотя пуля нанесла ему более легкое повреждение, чем Пушкину`. | | 2010-07-16 01:16:35 - Любовь Валентиновна Колганова
Из воспоминаний, свидетельствующих об отношении Даля и Арендта к жизни Пушкина:
В.И. Даль. СМЕРТЬ А.С. ПУШКИНА
С утра пульс был крайне мал, слаб, част, - но с полудня стал он подниматься, а к 6-му часу ударял 120 в минуту и стал полнее и тверже; в то же время начал показываться небольшой общий жар. Вследствие полученных от доктора Арендта наставлений приставили мы с д-ром Спасским тотчас 25 пиявок и послали за Арендтом. Он приехал, одобрил распоряжение наше. Больной наш твердою рукою сам ловил и припускал себе пиявки и неохотно допускал нас около себя копаться. Пульс сделался ровнее, реже и гораздо мягче; я ухватился, как утопленник, за соломинку и, обманув и себя и друзей, робким голосом возгласил надежду. Пушкин заметил, что я стал бодрее, взял меня за руку и сказал: `Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?` - `Мы за тебя надеемся еще, право, надеемся!` Он пожал мне руку и сказал: `Ну, спасибо`. Но, по-видимому, он однажды только и обольстился моею надеждою; ни прежде, ни после этого он ей не верил; спрашивал нетерпеливо: `А скоро ли конец`, - и прибавлял еще: `Пожалуйста, поскорее!` Я налил и поднес ему рюмку касторового масла. `Что это?` - `Выпей, это хорошо будет, хотя, может быть, на вкус и дурно`. - `Ну, давай`, - выпил и сказал: `А, это касторовое масло?` - `Оно; да разве ты его знаешь?` - `Знаю, да зачем же оно плавает по воде? сверху масло, внизу вода!` - `Все равно, там (в желудке) перемешается`. - `Ну, хорошо, и то правда`. В продолжение долгой, томительной ночи глядел я с душевным сокрушением на эту таинственную борьбу жизни и смерти, - и не мог отбиться от трех слов из `Онегина`, трех страшных слов, которые неотвязчиво раздавались в ушах, в голове моей, - слова:
Ну, что ж? - убит!
О! сколько силы и красноречия в трех словах этих! Они стоят знаменитого шекспировского рокового вопроса: `Быть или не быть`. Ужас невольно обдавал меня с головы до ног, - я сидел, не смея дохнуть, и думал: вот где надо изучать опытную мудрость, философию жизни, здесь, где душа рвется из тела, где живое, мыслящее совершает страшный переход в мертвое и безответное, чего не найдешь ни в толстых книгах, ни на кафедре!
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои: `Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче`, - отвечал отрывисто: `Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!` Он продолжал по-прежнему дышать часто и отрывисто, его тихий стон замолкал на время вовсе.
Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 января, - и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: `Кончена жизнь!` Я не дослышал и спросил тихо: `Что кончено?` - `Жизнь кончена`, - отвечал он внятно и положительно. `Тяжело дышать, давит`, - были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый, едва заметный вздох - и пропасть необъятная, неизмеримая разделила живых от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его.
При вскрытии оказалось: чресельная часть правой половины (os il. clextr.) раздроблена, часть крестцовой кости также; пуля затерялась около оконечности последней. Кишки были воспалены, но не убиты гангреной; внутри брюшины до фунта запекшейся крови, вероятно, из бедренной или брыжеечных вен. Пуля вошла в двух дюймах от верхней передней оконечности правой чресельной кости и прошла косвенно или дугою внутри большого таза сверху вниз до крестцовой кости. Пушкин умер, вероятно, от воспаления больших вен в соединении с воспалением кишок.
Из раны, при самом начале, последовало сильное венозное кровотечение; вероятно, бедренная вена была перебита, судя по количеству крови на платье, плаще и проч.; надобно полагать, что раненый потерял несколько фунтов крови. Пульс соответствовал этому положению больного. Итак, первое старание медиков было унять кровотечение. Опасались, чтобы раненый не изошел кровью. Холодные со льдом примочки на брюхо, холодительное питье и прочее вскоре отвратили опасение это, и 28-го утром, когда боли усилились и показалась значительная опухоль живота, решились поставить промывательное, что с трудом можно было исполнить. Пушкин не мог лечь на бок, и чувствительность воспаленной проходной кишки от раздробленного крестца, - обстоятельство в то время еще неизвестное, - была причиною жестокой боли и страданий после промывательного. Пушкин был так раздражен духовно и телесно, что в это утро отказался вовсе от предлагаемых пособий. Около полудня доктор Арендт дал ему несколько капель опия, что Пушкин принял с жадностию и успокоился. Перед этим принимал он уже extr. hyoscyami с. calomelano без видимого облегчения. После обеда и во всю ночь давали попеременно aq. laurocerasi и opium in pulv. с. calomel. К шести часам вечера, 28-го ч., болезнь приняла иной вид: пульс поднялся значительно, ударял около 120 и сделался жесток; оконечности согрелись, общая теплота тела возвысилась, беспокойство усилилось; поставили 25 пиявок к животу; лихорадка стихла, пульс сделался ровнее, гораздо мягче, кожа обнаружила небольшую испарину. Это была минута надежды. Но уже с полуночи и в особенности к утру общее изнеможение взяло верх; пульс упадал с часу на час, к полудню 29-го исчез вовсе; руки остыли, в ногах сохранилась теплота долее, - больной изнывал тоскою, начинал иногда забываться, ослабевал, и лицо его изменилось. При подобных обстоятельствах нет уже ни пособия, ни надежды. Можно было полагать, что омертвение в кишках начало образовываться. Жизнь угасала видимо, светильник дотлевал последнею искрой.
Вскрытие трупа показало, что рана принадлежала к безусловно смертельным. Раздробленная подвздошной, в особенности крестцовой кости неисцелимы; при таких обстоятельствах смерть могла последовать: 1) от истечения кровью; 2) от воспаления брюшных внутренностей обще с поражением необходимых для жизни нервов и самой оконечности становой жилы (cauda equina); 3) самая медленная, томительная от всеобщего изнурения, при переходе пораженных мест в нагноение. Раненый наш перенес первое и потому успел приготовиться к смерти, проститься с женою, детьми и друзьями и, благодаря богу, не дожил до последнего, чем избавил и себя и ближних от напрасных страданий.
К.К. Данзас. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ И КОНЧИНА
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА В ЗАПИСИ А. АМОСОВА
В это время приехал Арендт, он также осмотрел рану. Пушкин просил его сказать ему откровенно: в каком он его находит положении, и прибавил, что какой бы ответ ни был, он его испугать не может, по что ему необходимо знать наверное свое положение, чтобы успеть сделать некоторые нужные распоряжения.
- Если так, - отвечал ему Арендт, - то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды.
Уезжая, Арендт сказал провожавшему его в переднюю Данзасу:
- Штука скверная, он умрет Спустя часа два после своего первого визита Арендт снова приехал к Пушкину и привез ему от государя собственноручную записку карандашом, следующего содержания:
`Любезный друг Александр Сергеевич, если не суждено нам видеться на этом свете, прими мой последний совет: старайся умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение` [записку эту Арендт взял с собою обратно].
В продолжение этого дня у Пушкина перебывало несколько докторов, в том числе: Саломон и Буяльский. Домашним доктором Пушкина был доктор Спасский, но Пушкин мало имел к нему доверия. от государя приезжал Арендт несколько раз в день.
Узнав от Данзаса о приезде Катерины Андреевны Карамзиной, жены знаменитого нашего историка, Пушкин пожелал с нею проститься и, посылая за ней Данзаса, сказал: `Я хочу, чтоб она меня благословила`.
Он разговаривал с Далем [Даль с этого времени до самой смерти Пушкина оставался в его доме вместе с другими друзьями Пушкина и отлучался только на несколько минут. Пушкин не был коротко знаком с Далем и говорил ему `вы`; в последние минуты начал говорить `ты`. У больного Пушкина почти постоянно был и граф Г. А. Строганов] и шутил. В комнате были некоторые из друзей Пушкина и несколько докторов, между которыми был и Арендт. Собравшиеся в это утро доктора нашли Пушкина уже совершенно в безнадежном положении, а приехавший затем Арендт объявил, что Пушкину осталось жить не более двух часов.
|  | 2010-07-30 19:25:20 - Ольга Александровна Галаган
Солнце русской поэзии А. С. Пушкин так же, как и все люди был подвержен греху гордости, гневливости, что и явилось причиной его ранней гибели. В то же время Пушкин христианин был способен к искреннему раскаянию, покаянию. Его любимой молитвой была молитва Ефрема Сирина, которую начинают читать во время Великого поста в церкви и дома.
|  | 2010-11-04 20:39:47 - Елена Михайловна Бауло
Наверное, он прошел свой земной путь. Не было бы дуэли - было бы что-то другое... Мне кажется, ни друзья, ни доктора, ни кто другой не могли бы его спасти. | | 2010-11-05 09:00:28 - Инесса Николаевна Перова
Абсолютно с Вами согласна! |
Прокомментируйте!Выскажите Ваше мнение:
Зарегистрироваться
|
