| 
| 
Душа волка
Воспоминания. Что они означают для человека, потерявшего частицу себя? Многое. Очень многое. Мы забываем хорошие минуты, но помним боль, которая возвращается всякий раз, когда в памяти всплывает то время.
Вот и для меня воспоминания превратились в ночной кошмар и самую настоящую грусть и боль. Такую, что на глазах появляются слёзы и хочется уйти из города, от людей, но приходится оставаться, понимая, что уже не вернуть то, что ушло на небо, что кануло в прошлое. Я часто вспоминал отель в Чехии, лес вдоль дороги, соседнюю деревню, поход в которую изменил мою жизнь. Даже сейчас, слушая музыку в квартире родителей, я всё помню отчётливо, словно это произошло вчера.
Летнее солнце припекало. Стрелки часов давно показывали четыре часа. В это время отель, в котором располагался детский лагерь, пустовал: все отряды разъезжались: одни в город на экскурсии, другие в деревню за мёдом. Наш отряд мы были самым младшим отрядом, собравшим детей до 11 лет отправился в деревню. Название той деревни я не помню, в ней ничего интересного не происходило, да и чешские названия запоминать не так то легко.
Отряд шагал по асфальтированной дороге, идущей от отеля к городам. Мы шли около получаса всего полпути до поворота. Конечно, вожатые могли повести детей через лес, но они боялись, что в лесу отряд подцепит клещей и прочих лесных паразитов.
Я шёл в самом конце. Один, с опущенной головой, словно мне было стыдно, не торопился, чтобы не обогнать последние ряды. В голове крутились разные мысли, идеи и затеи. Мне уже надоело здесь, и хотелось домой. В Минск. Но до возвращения оставалось чуть больше недели, и я грустил и скучал, неуверенно топая за своим отрядом.
Когда мы проходили мило лесной тропинки, мне приспичило отойти. Недолго думая я свернул к тропинке, уходящей в глубь леса. Сделав свои дела, я замер из леса доносился вой. Сначала я испугался и собрался бежать к своим, но мой взгляд упал на щенка, скулившего и озирающегося по сторонам. С опаской подойдя ближе, я присел на одно колено и дотронулся до его шерсти. Она была мягкая, словно лён, и красивая: светло-рыжего цвета с тёмными пятнами на спине и белой шерстью над глазами. Я осторожно провёл рукой по шерсти, потом по голове щенка. Его янтарные глаза смотрели на меня, словно он пытался понять, что я буду делать дальше.
Я сидел и смотрел в глаза щенка. И только сейчас начал понимать, что передо мной самый настоящий волчонок. Его глаза просили о помощи, поддержке. Проведя рукой по его шерсти, я замер волчонок дрогнул, когда я провёл по его задней правой лапе, и зарычал. Ему было больно. Он не мог идти, его лапа сильно болела. Это и мне, не просвещённому в ветеринарии, было ясно. Волчонок лежал и жалобно скулил. Я не знал, что делать. Поднимать волчонка я боялся. Сейчас даже не помню чего я боялся больше: ощутить остроту клыков или причинить ему боль. Я сидел и смотрел в глаза волчонка, но не знал, что мне делать. Прошло не более четверти часа, когда сделав глубокий вдох, я стал медленно поднимать раненного хищника на руках. Волчонок был тяжеловатым, но, верив, что его можно вернуть в родную стаю, я медленно направился в глубь леса, откуда доносился приглушённый вой. Становилось не по себе, ведь вой принадлежал взрослому волку. По спине прошёлся холодок.
Я шёл всё дальше, на вой, не задумываясь о том, как я выберусь из леса и выберусь ли вообще. Я нёс волчонка, как курьер несёт ценный груз: боясь его повредить, лишний раз дёрнуть, неаккуратно положить. Нет, груз это, в основном, какая-то вещь, а у меня на руках лежал волчонок живое существо, которое дышит, живёт и боится за свою жизнь. Идя сквозь лес, ориентируясь лишь на вой, который становился громче и отчётливее, резал слух и сводил с ума, я озирался, нет ли кого по близости, чтобы помогли волчонку. Моих знаний, вернее их полное отсутствие, в области ветеринарии явно было мало. Всё чем я мог руководствоваться воспоминания из курса биологии о том, как помочь человеку, сломавшему руку. Это лучше чем ничего, но я не знал, как это применить в случая волчонка.
Тропа заканчивалась. Впереди виднелась поляна, а волчий вой стал оглушающим. Мы вышли на поляну, на которой бы свободно вместилось несколько фур, с возможностью развернуться. Я окаменел. На ней, ближе к противоположной стороне поляны, лежала волчица, у которой сосали молоко четверо волчат. В центре участка, стоял волк, как я понял самец. Он смотрел в небо. И выл. Его голос был наполнен грустью и страхом.
Волчонок, лежавший на моих руках, за время пути задремал, но услышав знакомый вой, он попытался вскочить, но лапа не дала ему это сделать и тот всего лишь заскулил. Волк прекратил выть и повернул голову в мою сторону. Он смотрел на меня так, словно хотел испепелить глазами. По спине поползли мурашки. Я осторожно, идя вдоль края поляны, шёл к волчице с волчатами. В моей голове вертелось только две мысли: волчонок голоден и не нападёт ли его отец на меня из-за того, что я иду к волчице и к его потомству. Когда волчица встала, не дав волчатам насытиться мат
|
|
